Лохи из Петербурга
Лев Клейн

Спор о газоскребе в центре Петербурга давно вышел за пределы города на Неве. Архитектурный облик великого города – общенациональное достояние. Всем здравомыслящим совершено ясно, что четырехсотметровая башня на Охте, якобы не в историческом центре города, находится буквально рядом со Смольным и совершенно убьет чудо архитектуры – Смольный собор великого Растрелли. Сейчас он возносится вверх как изумительная доминанта района, а когда рядом будет поставлена башня Газпрома, собор превратится в кукольный домик. ЮНЕСКО отреагировала моментально: организация заявила, что вычеркнет город из списка основных памятников культуры, как она уже поступила с Дрезденом. Это нанесет существенный ущерб развитию международного туризма в Петербург. Министерство культуры РФ также против сооружения газоскреба – тем более, что, пробив в центре города брешь в «небесной перспективе», эта башня станет первым актом застройки центра Петербурга небоскребами, что превратит его в очередной захолустный Канзас-сити.

Защитники газоскреба ссылаются на пример Эйфелевой башни в Париже. Ее, мол, тоже многие отвергали, а потом прижилась и стала символом Парижа. Это верно. Но Париж, в центре которого возвышается ажурная Эйфелева башня, был практически выстроен в конце XIX в. как единый ансамбль, и современная ему башня не повредила его облику. А центр Петербурга складывался в течение XVIII—XIX вв., и высотный регламент («небесная перспектива») составляет его главную часть.

Десятки выдающихся деятелей культуры написали открытое письмо властям с просьбой защитить город от уродования. Немедленно власти организовали столь же авторитетную группу деятелей, выступивших в защиту башни как способа модернизировать город. Но в этом втором письме подменяется предмет спора. Они выступают в защиту башни, но не в защиту ее места в городе.

Сама по себе башня Газпрома – интересное архитектурное сооружение. Отодвиньте ее на 5 километров к югу на Неве, всё еще в пределах города, – и она не будет никого раздражать. Спор идет не о башне, а о ее месте. Но Миллер хочет непременно конкурировать с Петром в определении облика городского центра – возможно, рядом с Медным Всадником надеется увидеть себя в Медном Мерседесе. А городские власти хотят любоваться символом своего могущества непременно из окон Смольного. Кстати, учитывая зыбкость болотистых питерских грунтов и раздраженность питерского населения, башня будет крайне неустойчивой, а упасть она может именно на Смольный!

Кроме всех законов города о предельно допустимой высоте водружение башни нарушит и закон об охране памятников истории. Дело в том, что на территории строительства находилась шведская крепость XIII в. Ландскрона и крепость петровского времени Ниеншанц. Крепость снесена Петром, но остатки обеих крепостей сохранились. Экспедиция петербургских археологов во главе с Петром Сорокиным вот уже несколько лет ведет там раскопки. Деревянные стены башни Ландскроны сохранились на высоту более метра. От Ниеншанца сохранились бастионы, рвы и захоронения. Меньшие остатки служат в Европе основанием для музеефикации и для переноса строительства в другое место. Сорокин и предложил накрыть результаты раскопок стеклянным колпаком, реставрировать остатки, возможно, реконструировать древности и организовать на этом месте исторический музей, в котором можно будет видеть ту крепость, которую взяли войска Петра Первого.

В газетке «Петербургские новости» появилась явно заказная статья некой Марии Ивановой «Охтинский лохотрон», в которой Сорокин сравнивается с Остапом Бендером, предлагавшим музеефицировать пятигорский провал, и пиратами, искавшими сокровища капитана Флинта. Иванова издевается: «Угрохав 200 миллионов рублей, за которые можно раскопать целый пещерный город в Средней Азии, а не то что отыскать кучу доисторического барахла без отрыва от места жительства, "Охта" вряд ли захочет выкладывать еще 65 миллионов за ямы под колпаком». Между прочим, фотоснимки, помещенные в ее статье, опровергают ее текст.

Пещерных городов в Средней Азии не найдено, известен такой город в Крыму. Археологические раскопки всегда дело дорогое, под силу только богатой и культурной стране. «Доисторическое барахло» даже дикари из африканской и южноамериканской глубинки в наше время научились ценить. Лохи из Петербурга ценить не научились.

Распорядители стройки уже нагнали технику и спешат снести археологические остатки, чтобы их и духу не было на месте будущей башни. И чтобы спор стал попросту бессмысленным. Что ж, это возможно. Но башня от этого не станет менее неуместной.

О раскопках на Охте, судьбе охтинского мыса и попугае Джона Сильвера
Сергей Белецкий, доктор исторических наук, профессор

Статья Марии Ивановой «Охтинский лохотрон», опубликованная в газете «Новости Петербурга» (№29 от 13-19.10.09, с. 9), вызвала у меня чувство недоумения. Складывается впечатление, что автор статьи, что называется, «не в теме», или, попросту говоря, не владеет вопросом, по которому высказалась весьма эмоционально. Чтобы не быть голословным в своей оценке, я предлагаю обратиться к фактам.

Раскопки на Охте и Российское законодательство

О том, что на мысу при впадении Охты в Неву находятся крепость Ниеншанц (XVII в.), средневековый могильник и отложения культурного слоя XIV-XVII вв., было известно задолго до начала археологических раскопок 2006-2009 гг. Перечисленные археологические памятники являются объектами культурного (археологического) наследия. Они находились под государственной охраной с 1998 г., а в 2001 г. Приказом председателя КГИОП Санкт-Петербурга (№ 48 от 10.05.2001) были установлены границы охранной зоны охтинского мыса.

Сохранение объектов культурного наследия в нашей стране осуществляется в соответствии с Законом «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации» (далее – Закон). Государственная охрана объектов культурного наследия включает систему «правовых, организационных, финансовых, материально-технических, информационных и иных … мер, направленных на выявление, учет, изучение объектов культурного наследия, предотвращение их разрушения или причинения им вреда, контроль за сохранением и использованием объектов культурного наследия» (Закон, ст. 6).

По Закону (ст. 35.1), проведение земляных и строительных работ «осуществляются при отсутствии на данной территории объектов культурного наследия». Если же на месте предполагаемого строительства выявлены объекты культурного (археологического) наследия, то, согласно Закону, заказчик работ обязан за счет своих средств обеспечить их сохранение (ст. 35.4). «Ограничения при использовании … земельного участка или участка водного объекта, в пределах которых располагается объект археологического наследия, действуют до момента полного устранения обстоятельств, явившихся основанием для введения данных ограничений» (ст. 53.1).

Основанием для устранения ограничений является «исключение объекта культурного наследия из реестра … в случае полной физической утраты объекта культурного наследия или утраты им историко-культурного значения» (Закон, ст.23.2). Для объектов археологического наследия единственным основанием для снятия с охраны является проведение полномасштабных археологических исследований, при которых изучаемый объект полностью утрачивается (раскопки «на снос»).

В результате археологических раскопок 2006-2009 гг. было установлено, что на мысу при впадении Охты в Неву действительно находятся разновременные археологические памятники – неолитическое поселение V-I тыс. до н.э., городище XIII в., шведская крепость Ландскрона 1300-1301 гг., остатки средневекового поселения Невское Устье XIV-XVI вв., кладбище XVI – начала XVII в., шведская крепость Ниеншанц XVII в. Все перечисленные археологические памятники являются объектами культурного наследия (Закон, ст. 3). При этом впервые обнаруженные раскопками 2006-2009 гг. культурный слой неолитического поселения, фортификации поселения XIII в. и крепости Ландскрона являются вновь выявленными объектами культурного (археологического) наследия. Согласно Закону, «объекты археологического наследия считаются выявленными объектами культурного наследия со дня их обнаружения» (ст. 18.6).

Таким образом, финансирование археологических исследований на охтинском мысу проводится Заказчиком в полном соответствии с существующим законодательством. А эмоциональные рассуждения госпожи Ивановой о многомиллионных затратах Газпрома напоминают мне самооценку месье Репетилова: «Шумим, братец, шумим!». Правда, в отличие от автора статьи, я не располагаю надежными сведениями о затраченных на археологические исследования средствах – эти данные, насколько мне известно, являются коммерческой тайной ОАО ОДЦ «Охта». Кстати, особую пикантность рассуждениям госпожи Ивановой придает то обстоятельство, что ее статья опубликована в газете под рубрикой «Закон и порядок».

О научном значении раскопок на Охте

До полной публикации результатов раскопок на охтинском мысу давать полную и всестороннюю оценку научной значимости проведенных исследований было бы преждевременно. Но я неоднократно бывал на раскопах, осматривал открытые объекты, знакомился с находками, читал многотомные отчеты. Поэтому только коротко перечислю важнейшие из открытий, сделанных археологами на охтинском мысу.

Древнейшие отложения культурного слоя на рассматриваемом участке относятся к V-I тысячелетиям до н.э. (т.е. 7-3 тыс. лет назад). Культурный слой содержит находки из обожженной глины, кремня, янтаря, а также из органических материалов (дерево, береста, древесная кора). Выявлены и остатки деревянной застройки поселка. На территории Восточной Европы поселения эпохи неолита и раннего металла с такой сохранностью органических остатков – явление крайне редкое, а на территории Ленинградской области – уникальное. Благодаря раскопкам на охтинском мысу наука получила бесценные сведения о повседневной жизни и хозяйственной деятельности людей, заселявших территорию будущего Петербурга в эпоху первобытности: чем они питались, на каких животных охотились, какую рыбу ловили, плоды каких растений использовали в пищу. После полной публикации материалов раскопок неолитическое поселение, открытое в устье Охты, станет одним из эталонных памятников европейского значения, и сведения об этом поселении, безусловно, войдут в вузовские учебники и археологические энциклопедии.

Следующим по времени археологическим памятником охтинского мыса являются остатки фортификаций (две линии крепостных рвов), принадлежавших маленькому мысовому городищу – укрепленному поселению, существовавшему здесь в период, предшествовавший строительству Ландскроны, т.е. ранее 1300 г. Большая часть этого поселения находится за пределами раскопанного участка и археологически не исследована.

Шведская крепость Ландскрона была построена на месте древнерусского городка в 1300 г. В 1301 г. она была взята штурмом русскими войсками и уничтожена. Раскопками исследованы значительные участки деревоземляных фортификационных сооружений Ландскроны: открыты крепостные рвы, основание деревянной башни, зафиксированы следы штурма и разрушения 1301 г. – наконечники копий, стрел от баллист и арбалетных стрел, воткнувшихся в склон рва и в деревянные стены крепости, сброшенные в заполнения рва. Ландскрона с ее деревянными стенами, рвами и башней-донжоном является памятником средневековой североевропейской фортификационной архитектуры, уникальной не только для территории России, но и для Северной Европы.

После уничтожения Ландскроны на мысу при впадении Охты в Неву существовало средневековое русское поселение. Непотревоженные отложения культурного слоя этого поселения не выявлены, однако в слое XVII в. найдены фрагменты глиняных сосудов XIV-XVI вв. Это подтверждает сведения письменных источников XVI в. о существовании здесь поселения Невское Устье, известного по письменным источникам. Не исключено, что культурный слой XIV-XVI вв. сохранился под насыпями бастионов крепости Ниеншанц.

При раскопках в прибрежной части Охты обнаружено кладбище XV – начала XVIII в. Исследовано более ста захоронений. Кроме того, в крепостном рву Ниеншанца открыты скопления перезахороненных костей от многочисленных (около 200) погребений, разрушенных при строительстве крепости. Большая часть территории кладбища остается пока не исследованной.

Позднейшими из отложений средневекового культурного слоя являются напластования XVII в., сформировавшиеся в период существования на мысу при впадении Охты в Неву крепости Ниеншанц, основанной в 1611 г., на протяжении XVII в. неоднократно перестраивавшейся, а в 1703 г. взятой штурмом русскими войсками. При раскопках открыты остатки деревянной жилой застройки XVII в. бронзолитейная мастерская, колодец, опоры моста, а также разновременные фортификационные сооружения (первоначальные рвы начала XVII в., земляные бастионы, рвы и частоколы середины XVII в., потайной ход и др.). В процессе раскопок была собрана яркая и представительная коллекция предметов, всесторонне характеризующих жизнь и быт горожан (глиняная кухонная и столовая посуда, фрагменты одежды и обуви, печные изразцы, осколки оконного стекла, курительные трубки, монеты и др.). Найдены также многочисленные осколки мортирных бомб, являющиеся свидетелями штурма крепости в 1703 г. Бастионы Ниеншанца в площадь археологических раскопов по большей части не попали.

После сказанного решусь утверждать:

Историческим предшественником Санкт-Питерс-Бурха была не шведская крепость Ниеншанц XVII в., не средневековое поселение Невское Устье и даже не шведская крепость Ландскрона 1300 г., а безымянный городок, занимавший в XIII в. мыс при впадении Охты в Неву. И жители этого городка почти наверняка были современниками Александра Невского – святого покровителя Санкт-Петербурга.

Таким образом, в результате уже произведенных на охтинском мысу археологических раскопок установлено, что время непрерывной жизни на месте Петербурга насчитывает не 300, а, как минимум, 800 лет, т.е. почти в 3 раза больше, чем это считалось до сих пор. Ну, а обнаружение неолитического поселения на Охте имеет основополагающее значение не только для археологии и истории, но и для геологии, геоморфологии и озероведения: в настоящее время этот памятник является единственным источником для определения времени формирования русла Невы.

Таким образом, результаты археологических раскопок на охтинском мысу открыли принципиально новую страницу в изучении исторического прошлого России. Возвращаясь к статье, опубликованной в «Новостях Петербурга», я хотел бы заметить, что собственно археологические сюжеты этой статьи напоминают мне ответ студентки-зубрилы на экзамене. Видно, что готовилась, что-то прочитала, но ничего из прочитанного не поняла. Если бы автор статьи ограничилась пересказом того, что прочитала, я поставил бы за такой ответ на экзамене твердую четверку («хорошо»). Но госпожа Иванова начала в меру своего понимания комментировать прочитанное, и «хор» превратился в «неуд».

Ну, а что дальше?

Самый сложный на сегодняшний день вопрос – это дальнейшая судьба археологических памятников, зафиксированных раскопками на охтинском мысу. Что с ними делать?

Прежде всего, ни один из объектов археологического наследия, открытых на охтинском мысу, в настоящее время не может быть раскопан «на снос» без ущерба для других объектов. Это связано с перекрыванием более древних сооружений более молодыми. Следовательно, до принятия органами охраны памятников решения о методах сохранения открытых объектов культурного (археологического) наследия ни о каком строительстве здесь речи быть не может: любые работы с использованием землеройной техники неизбежно причинят вред существующим объектам культурного наследия. Напомню, что подобные действия попадают под ст. 61.2 Закона: «Лица, причинившие вред объекту культурного наследия, обязаны возместить стоимость восстановительных работ, а лица, причинившие вред объекту археологического наследия, – стоимость мероприятий, необходимых для его сохранения..., что не освобождает данных лиц от административной и уголовной ответственности, предусмотренной за совершение таких действий».

Возможны два основных варианта решения проблемы.

Первый вариант – раскопать «на снос» и бастионы Ниеншанца, и рвы Ландскроны, и все прочие объекты культурного наследия. В этом случае раскопки (даже при существующих авральных темпах работы) будут продолжаться на протяжении не менее (а скорее – более) шести-семи лет и потребуют вложения значительных средств, Но зато с охтинского мыса будут сняты обременения, и здесь можно будет вести строительные работы. Правда, у меня нет никакой уверенности в том, что в процессе раскопок не будут открыты новые археологические объекты, потребующие привлечения дополнительных сил и средств, а главное, значительно увеличивающие сроки археологических исследований. Второй вариант – запретить на рассматриваемом участке современное строительство, но завершить раскопки культурного слоя, сохранив при этом непотревоженными фортификации Ландскроны и Ниеншанца. В таком случае открытые раскопками памятники деревоземляной архитектуры можно будет оперативно музеефицировать, создав тем самым на охтинском мысу музей под открытым небом. Главным недостатком этого решения является то обстоятельство, что завершение археологического изучения уже известных памятников в любом случае потребует длительного времени и опять же привлечения дополнительных (хотя и значительно меньших) средств. Кроме того, разработка проекта музеефикации тоже дело не быстрое.

Есть, наконец, третий вариант, отчасти близкий второму, – современное строительство на рассматриваемом участке запретить, но открытые раскопками памятники деревоземляной архитектуры законсервировать, гарантировав тем самым их сохранность. При таком решении проблемы охтинский мыс на время детальной проработки и обсуждения возможных вариантов музеефикации мог бы стать зеленой зоной: на месте засыпанных раскопов не так уж сложно и не так уж дорого разбить сквер. Ну а продолжение раскопок могло бы вестись не авральными темпами, как это происходит сейчас, а целенаправленно, подчинив эти исследования задачам музеефикации памятников. Мне лично этот путь сохранения объектов культурного (археологического) наследия охтинского мыса представляется не только наиболее разумным, но и наиболее дешевым.

Правда, возникает существенный вопрос: как же быть со строительством Охта-центра? Как мне представляется, город мог бы предложить Газпрому для строительства башни на выбор несколько различных площадок в новостроечных районах. В этом случае Администрации Петербурга не придется нарушать ни городской высотный регламент застройки, ни Федеральный закон «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации». Наверняка несложно найти и варианты предоставления Газпрому льгот, которые компенсировали бы затраты на археологические раскопки.

Уверен, что жители Петербурга будут искренне благодарны Газпрому за создание в городе «археологического парка» («музея под открытым небом»). И наверняка большинство горожан поддержат возведение газпромовской башни в одном из окраинных районов Петербурга. В конечном счете, главное возражение петербуржцев против возведения Охта-центра сводится именно к неудачно выбранному месту для строительства.

Вернемся к статье в «Новостях Петербурга». Госпожа Иванова резко отзывается о перспективах создания на охтинском мысу археологического музея. Однако из текста статьи очевидно следует, что автор не знает, ни что такое «музей под открытым небом», ни что собой представляет «археологический парк», ни, наконец, чем они отличаются от «музейной экспозиции». Незнание основ музейного дела было бы понятно и простительно: студентов кафедры музееведения (на которой я преподаю уже два десятилетия) учат всем этим премудростям на протяжении пяти лет. В конце концов этот недостаток – незнание предмета обсуждения – легко преодолеть: можно прочитать нужные книги, прослушать нужные лекционные курсы, проконсультироваться, наконец, со специалистами. Однако с воинствующим дилетантизмом автора статьи, как мне представляется, спорить бессмысленно.

Впрочем, может быть, я ошибаюсь, и автор статьи в «Новостях Петербурга» вовсе не такой уж дилетант, каким хочет казаться. Агрессивные нападки на археологов, что ни говори, впечатляют. Что стоит за ними? Где-то я об этом уже читал? Ну, конечно, в любимом с детства «Острове сокровищ». Помните: «Попугай начинал с невероятной быстротой повторять: Пиастры! Пиастры! Пиастры!».